Хорошо жить в деревне, которая стоит на самой высокой горе над озером. Пашешь или косишь, колешь дрова или пасешь коров, просто идешь по улице — перед глазами такой простор, к которому никогда не привыкнешь.
Слева и справа деревни на холмах пониже; виды из них не так хороши, а кое-откуда совсем ничего не видно — погоды по облакам над водой не угадать.
«Зато вам до города далеко» говорили про нас в этих низинных селениях. До города нам было и впрямь неблизко, но сам он был, как на ладони. Однорукий Архипов, который жил у колодца, прихватил с империалистической бинокль. Мы глазели через него на красные первомайские флаги. Наблюдали за рабочими, разбиравшими Успенский собор на кирпичи. Следили, как тюремщики выводят гулять заключенных. Зимой городские катались на санках с валов старой крепости. А у нас была своя ледяной горка. На Масленицу мы жгли у нее костры. Каждый деревенский дом дружил с двумя другими домами. Мы вскладчину готовили дрова и стерегли, чтобы их не подожгли соседи. Чужих лазутчиков валяли в снегу, собирались в ватагу и делали свой набег. В других деревнях жгли свои костры, но им было далеко до наших. В городе же боялись пожаров. Там светились одни тусклые керосинки. Вокруг них пили вино или чай, смотрели в окно, видели наши костры и завидовали.
И вдруг все перевернулось. К собору, который никак не могли разобрать, привезли какие-то ящики. Рабочие люди поставили новую железную крышу. Занесли ящики внутрь. Месяц стояла тишина, но однажды вечером город не погрузился в привычную мглу, а засветился огнями. Деревня высыпала на улицу – пьяные, трезвые, даже мамки с грудными младенцами. Мужики теребили бороды и говорили: «Электричество!» так важно, словно они сами его провели. Все спорили о том, что будет завтра. Произошло тоже самое – засияли огни. Тогда мужики придумали себе дела и поехали в город. А мы, пацаны, залезли на липы, которые росли на верхушке горы, перекинули через их ветви веревку, затащили скамейку, приколотили ее и подставили лестницу. Мы забирались наверх по очереди. Смотрели на городские огни и мечтали об электричестве и аэропланах. Верили, что скоро к нам проведут железную дорогу и провода. Надеялись на это и через год, и через два, и даже когда переехали в город, не переставали мечтать, что вернемся. Но электричества к нам никогда не провели. Деревня заросла елошником. От нее осталась память о том просторе, к которому, сколько не живи, не привыкнешь.