Терем незадолго до начала реставрации
Реставрация
Подробности того, как удалось вернуть Терем к жизни, рассказывают владельцы — Ольга Головичер и Андрей Павличенков.
Ещё в 1990-х из деревни Асташово (Осташово) уехали последние жители. К этому моменту Терем уже 25 лет стоял заброшенный, постепенно лишаясь внутреннего и внешнего убранства.
В 2003 году в издательстве «Исскусство – XXI век» вышел трехтомный альбом «Архитектура и ландшафты России». Один из томов был посвящен погибающей провинции. Он стал нашим путеводителем по заброшенному и прекрасному. В альбоме была картинка резного дома с башенкой, подписанная «Дача купца Маркова, дер Асташово, Костромская область». К тому времени мы уже полюбили чудесные дебри Костромской – искали и находили забытые церкви, ночевали на сеновалах, в избах гостеприимных хозяев и даже в Сусанинском райотделе милиции – тоже, по-своему, гостеприимном. Словом, мы поставили Асташово в план, но добрались туда только в ноябре 2006-го.
Терем зарос так, что мы его не сразу нашли. Поглазев на руины – рухнувшие перекрытия, мусор, дыры в стенах — мы отправились в Галич и в ожидании поезда познакомились с Ниной Решетовой, которая работала буфетчицей в пирожковой «Русский чай». Отпуская компот и беляши, Нина рассказала о другом тереме в ее родном Погорелове — по ее словам он простоял нетронутым сотню лет. «Там живет чудак, художник» — объяснила она.
Через год мы собрались в эти места снова, посмотреть на легендарное Погорелово. Поплутав по Судайским лесам (а легких путей мы не ищем), мы вышли к этому дому и познакомились с его владельцем, художником Анатолием Жигаловым. Описание Нины оказалось чистой правдой, это был почти дворец. Нас ошеломили интерьеры, не пострадавшие от переделок и ремонта – настоящая машина времени! Тогда, в Погорелове, мы впервые задумались о том, каким прекрасным могло бы стать восстановленное Асташово.
Мы числили себя Колумбами – первооткрывателями Лесных Теремов – так окрестили их в интернете. Нам писали, спрашивали, уточняли, как к ним попасть. Мы жутко гордились собой и воображали себя знатоками. На одном интернет-форуме – из него потом выросло несколько волонтерских проектов по наследию – разгорелся спор: провинциальные памятники – поздно или не поздно спасать? С пылом неофитов, не знавших, что спору уже сотня лет, мы ввязались в него и показали фотографии Асташова: «Можно такое спасти?» — «Нет!» — хором ответили десятки сетевых экспертов и привели сотню убийственных доводов.
Мы спрашивали про Асташово всех встречных; наконец нам попался человек, который сказал: «Можно». Это был Василий Киреев, путешественник и банкир. Мы встретили его случайно, в подмосковном лесу. За чаем, приготовленным на горелке, он сообщил, что побывал на своем джипе в Тибете, а мы в свою очередь рассказали про Терема. Вася съездил к ним, пришел в восторг и позвонил сказать, что готов работать.
Он сразу же внес в абстрактные до того разговоры деловой напор – навел мосты с сельскими и районными властями и жителями. 2009-ый прошел в попытках нащупать дорогу. С чего начинать? Где искать экспертизу? Откуда брать деньги? Сколько может стоить проект? Осенью Киреевы и мы снова собрались в Погорелове в гостях у Толи Жигалова. Из Вологды приехал студент-реставратор Иван Шкаев. Пили деревенское молоко и водку. Держали совет. Идею реставрировать самостоятельно отвергли, как утопичную. Решили заинтересовать государство и параллельно начать субботники по расчистке Терема от мусора и деревьев.
С первым сразу не задалось – Асташово не числилось памятником. Без статуса не было шанса на выделении средств. Мы сфокусировались на субботниках, с которыми пошло поживее. Первый состоялся 9 марта 2010 года. Кроме нас, приехал еще один человек – но мы списали низкую посещаемость на погоду – стоял мороз -35.
На следующем субботнике помогали местные жители и сотрудники департамента наследия области. Приехали вологодские студенты во главе с Ваней Шкаевым и провели первые обмеры Терема. Администрация губернатора прислала студенческий стройотряд. Московский Архнадзор почти сутки добирался на ПАЗике, чтобы вытащить полсотни носилок битого кирпича. Апофеозом волонтерских работ стал демонтаж башенки – помог галичский автокрановый завод и глава сельсовета Алексей Зиновьев.
Летом 2011-го мы встали на перепутье. Администрация снова выслала стройотряд. Мусор был ликвидирован, деревья удалены, дыры на крыше залатаны кое-как. Но что делать дальше? Мы не имели понятия, как восстановить руину, не знали, для чего приспособим отреставрированный дом. Но четко обозначили для себя главный критерий: никаких компромиссов! Реставрация нужна, чтобы увидеть Терем, каким его построил Мартьян Сазонов – вплоть до мельчайших деталей. Только так – либо никак.
Правильно поставить задачу – половина дела (до его завершения оставалось каких-то семь лет). Мы изучали проекты реставраторов-деревянщиков, встречались, задавали вопросы. Выбор был не велик; увиденное не отвечало нашим запросам. Вдруг нам позвонил известный московский краевед Александр Можаев и пригласил в Вологодскую область, где он собирался взять интервью у Александра Попова – заслуженного архитектора, создателя реставрационного центра в Кириллове.
Среди работ Попова, которые мы тогда посмотрели, была церковь Ильи Пророка на Цыпиной горе. Мы видели ее раньше руиной и были удивлены возрождению. Но главным было ощущение подлинности – то самое, которое мы искали.
Попов посетил Асташово и составил грубую смету. И он и мы отдавали себе отчет, что цифры условны, что есть огромное количество неизвестных – дорога? собственность? электричество? приспособление? интерьеры? полы? печи? витражи? штукатурка? Мы испугались задуманного, но всё же сели на поезд в Вологду, приехали в Кириллов и ударили с Сашей Поповым по рукам.
Новый 2012-ый год мы встретили в Асташово в непроезжих сугробах. Фейерверком вспугнули рысь. Мимо Терема прошла стая волков. Потом приехал трактор и прогреб дорогу. По ней проползла техника – КАМАЗ с гидравлическим манипулятором. Началась разборка. Декор фасадов снимали с переносных тур; бочку, балкон и карнизы – с веревок, привязанных к гнилому коньку. Кое-где не было ничего надежного для страховки. На таких стремных местах работали архитектор Антон Мальцев – он был начальником и подавал пример — и плотник Слава Орехов. Детали спускали вниз, нумеровали и складывали под навес. Когда начали отдирать крышу, обнаружили спрятанный между стропилиной и железом пистолет, завернутый в истлевшую ветошь. Это оказался шпилечный револьвер системы Лефоше – популярный в 1870-ые, но устаревший к концу столетия. Из такого, вероятно, стрелялся Вронский. Решили, что револьвер принадлежал хозяину дома, был спрятан перед конфискацией в 1918-ом и пролежал без малого сотню лет. Сняв железо, стали сбивать штукатурку. Теперь оставалось идти до конца – ведь сбитое не прилепить обратно.
В среде реставраторов-деревянщиков враждуют две партии. Первые выступают за переборку с заменой гнилых деталей. С ними борются поклонники лифтинга – так называется вывешивание здания на домкратах, позволяющее не раскатывать всю конструкцию. Пока мы только искали подрядчика, оба лагеря боролись за наши души. «Переборка намного дороже!» — кричали одни – «Лифтинг займет 10 лет» — возражали другие. «Не стоит ввязываться в этот спор» — решили мы, и остановили выбор на Попове, а Саша признавал исключительно разборку до основания. Стоило ему начать работы, как нас принялись искушать: «Боже! Пропал ваш дом! Никогда его больше не соберете!» В апреле, хлябая тающим снегом, из Асташова выбрался последний КАМАЗ с разобранным домом. На его месте остались фундамент, мусор, ржавое железо и отвалившаяся штукатурка. И тогда нам стало ещё более не по себе – словно плотникам на гнилых стропилах.
А дом отправился в Кириллов, чтобы по брёвнышку собраться заново. Предстояло заменить все сгнившие элементы (но примерно 60% материала сохранено), изготовить около 6000 деталей резьбы — копий старых.
Реставратор Александр Попов обожал топоры. Плотницкие держал под рукой – пять или шесть в кабинете; парочку в комнате, где рисовали проектировщики; с десяток или больше в мастерской; даже в сейфе у него вместо денег хранились головы для топоров. И это только рабочие! Кроме них были ржавые, найденные по всему Северу, и каменные, подаренные археологами. Саша снимал с находок копии чтобы повторять ими старую тёску. Cобирал исторические рубанки, фуганки, тёсла, черты, продольные и поперечные пилы и умел ими работать.
Он пришел в реставрацию из науки и считал себя не строителем, а ученым. Памятники были для него загадками. Как и из чего их строили? Когда и зачем перестраивали? И, главное – как они выглядели изначально? Реставрация как криминалистика: затесы и следы примыканий в роли папиллярных линий. Саша не уставал удивляться открытиям:
— Представляешь? – будил он в 8 утра звонком из Кириллова. – Чаши бревен Терема зачищали стамеской! Обычно их затесывали топором. А здесь просто вылизывали!
— Слушай! – перезванивал он. – Встретили следы цилиндровки. Бревна рубили на 4, затем на 8, потом на 16 граней, и под конец обстругивали вручную. Адский труд!
Находки определяли характер работы с памятником. Сегодня в стенах Терема лежат и старые, и новые бревна – и на каждом по чашам прошлись стамеской – в 1895-ом или 2012-ом году. Попов боролся за каждую деревяшку: вырезал гниль, изобретал протезы. Потом все ушло под обшивку и штукатурку. Теперь этого огромного труда не видно — но он был!
Саша не признавал компромиссов. Он воевал за каждую исковерканную церковь, каждый бревенчатый дом, новодельный тяп-ляп. Некоторые считали его скандалистом. Другие думали, что он набивает себе цену. Но Саша лишь отстаивал то, что было для него очевидно. Здание, построенное из сосны, нельзя реставрировать елкой. Ну что здесь непонятного? Что?
У него собственный центр в Кириллове Вологодской области — мастерская, архитектурное бюро, музей и школа. В одном месте все необходимое для проектов. Нужны были кованные гвозди? Построил кузню. Требовались исторические справки? Посадил в штат искусствоведа. Центр занимал площади бывшего судоремонтного завода. Вокруг трубы кочегарки торчали наполовину обшитые лемехом каркасы луковичных куполов. Скрипела ветряная мельница, построенная по старым чертежам для калифорнийского Форт-Росса. Валялись гипсовые слепки, которые рисовали студенты, и перепачканные маслом цепные пилы. Словом, в центре реставрации хватало любого волшебства, кроме денег, потому что он был частной, существующей на заказы фирмой. Государство Попову не помогало, а прибыли не хватало на все задумки.
Терему было в Кириллове очень уютно. Его разложили отдельными деревяшками, нумерованными бирками из жестяных крышек, которыми обычно закатывают банки. Старые бревна смешивались с новыми и занимали свои места в срубе. Здание росло венец за венцом и поднималось над одноэтажным городом. Над Теремом работали ребята, попавшие в пахнущий тиной и печным дымом Кириллов из Томска, Вологды и Москвы, сменившие квартиру в столице на угол в избе, чтобы носить ведрами воду с колонки и разгребать снег по утрам.
Сидели как-то в Кириллове в архбюро — помещении с гипсовыми бюстами античных философов. Архитекторы – два Антона, Мальцев и Бабичев, и Лера Веретьева — крутили на мониторе проекцию единственной фотографии утерянного при советской власти крыльца на прикидочные чертежи того, как оно могло выглядеть. На старый снимок попал только нижний ярус без крыши. Спор шел о том, была ли крыша крестовой – с фронтонами на три стороны — или какой-то другой. Поигрывая топором, в комнату вошел Попов.
— Буду рисовать три фронтона – объявил Бабичев. – И на каждом сверху по шишке.
Попов подошел к монитору и оперся на длинное топорище. Нахмурил сократовский лоб.
— Слушай – спросил он Антона. – Видишь эти зазубрины вдоль карниза?
— Ну.
— На дальней стороне они есть, а на ближних нет. Почему?
— Действительно, почему?
— Да потому что на той стороне обычный скат. Элементарно, Бабичев. Крыльцо было ассиметричным с двумя фронтонами.
Он перебросил топор из руки в руку, сделал еще несколько замечаний и вышел. Когда его шаги стихли, Лера сказала:
— Сенсей!
Из Кириллова обновленный Терем привезли на место в Асташове. Теперь уже собирают не только сруб — надо вернуть каждую деталь: от решеток продухов в подвале до загадочной “люстры” на крыше. Это были долгие месяцы тяжелого труда.
Когда в Асташове появились рабочие и архитекторы, им требовалось где-то жить, а в окрестностях было всего 4 жилых дома. Базой стала единственная изба в деревне Филино – без подъезда, удобств и воды. Реставраторы приезжали вахтами на один месяц. Зимой топили воду из снега; летом возили с реки или за 7 км из колонок в деревне. Мылись в душе, построенном на повити из реек и армированной фольги. Грелись и сушились на дымящей печи – сколько не замазывали трещины и не выгребали мусор из трубы, она все равно чадила. В распутицу проще было попасть на Луну, чем забросить материалы и людей к Терему. В такое время на работу ходили пешком – 2.5 километра по грязи. Носили на себе баклажки с водой и канистры с горючим, от которого работал генератор. Связь с близкими и начальством в Кириллове? Бегали за сигналом по кустам вокруг Терема или ходили пол километра по грязи за перегиб рельефа. Развлечения? Карты, телевизор с одним каналом и видеомагнитофон с коробкой кассет.
Посетители становились настоящим событием – застрявшие по пути к Терему автомобили выталкивали всей бригадой. Случались оводы и мошка, и полчища осенних мух, от которых мгновенно чернели развешенные по избе липучки. Было классно – зимой или в сушь мотались «на обьект» на подножке «КАМАЗа» — называлось «поехали на броне»; смотрели закаты с верхней отметки лесов; ловили на спиннинг щук; жарили на кирпичах шашлыки. У архитектора Антона Бабичева в Филино жил мыш Аркадий, пойманный в ящике с гречкой. Он спал и ел, лениво бродил по своей трехлитровой банке и непрерывно толстел. Однажды ночью Аркадий разрешился шестью очаровательными мышатами; утром к Антону приклеилась кличка «Счастливый отец». А плотник Саня Сапрыкин учился играть на гуслях. Он выселился из черной от дыма избы, разбил неподалеку палатку и тренькал белые ночи напролет. Проснешься, выскочишь на крыльцо, а из тумана льются былинные звуки.
Часовня из покинутой деревни Головинское в 8 км от Асташова привлекла наше внимание похожей на Терем отделкой. Оказалось, что у нее тоже был прототип в “Мотивах русской архитектуры”. Было решено перенести часовню к Терему и восставить. Проект осуществлен архитектором-реставратором Антоном Мальцевым.
К 2016 году внешне Терем был почти закончен. А внутри предстояло еще много работы. Для нее нам потребовались новые специалисты. Неизменным остался принцип — максимальное использование сохранившихся материалов и соответствующих времени технологий.
Восстановливались печи, полы, двери и зимние рамы на окна, фурнитура, парадная лестница и цветные стекла в окнах. Стенам и потолкам возвратили “родной” цвет. Эти работы велись под руководством реставраторов Антона Мальцева и Александра Серебрякова.
В это же время наш проект начал привлекать внимание. Мы получили грант на создание музейной экспозиции от фонда Потанина по программе “Музей в меняющемся мире”. А в 2017 году жюри конкурса на премию Архиwood присуждает восстановленному Терему гран-при.
Завершена основная работа по отделке помещений, собрана экспозиция музея. К этому времени у нас накопилось много материалов и предметов, имеющих отношение к самому Терему, к его окрестностям и к культуре крестьян-питерщиков. Наша коллекция началась с первых находок в Тереме во время субботников. Затем мы покупали вещи, стоявшие без надобности в амбарах и на повитях соседних деревень. Иногда выносили из-под обвалившихся крыш в заброшенных деревнях. Иногда находили на барахолках и в интернете. Отреставрированные, а подчас переделанные для современного использования, все эти вещи нашли свое место в Тереме благодаря концепции отеля-музея.
Разместить отель внутри музея было неочевидным решением. Да и просто дом посреди леса, вдали от популярных направлений, с непростой дорогой — поедет ли туда кто-то? Теперь можно уже сказать, что да. Мы принимаем гостей с 2018 года и продожаем развиваться.
